СОЛИДАРНОСТЬ НАШИМ КОЛЛЕГАМ В УКРАИНЕ. Черноморский проект – это проект коммуникации, академического диалога и научного обмена,
ученые вместе без границ: украинцы, русские, греки, турки, грузины, болгары, румыны, молдаване.
Нет Востока и Запада. Есть ОДИН МИР. Пусть война ЗАКОНЧИТСЯ
Javascript must be enabled to continue!

Ростов-на-Дону


Авторы    RU

Aвтор 1: ЛЫМАН ИГОРЬ
Aвтор 2: КОНСТАНТИНОВА ВИКТОРИЯ

Имя

Гильденштедт Иоганн Антон.

Название книги

Дневник путешествия в южную Россию академика Санкт-Петербургской Академии наук Гильденштедта в 1773-1774 г.

Дата и место публикации

Гильденштедт Иоганн Антон. Дневник путешествия в южную Россию академика Санкт-Петербургской Академии наук Гильденштедта в 1773-1774 г. / Перевод с немецкого М. Шугурова // Записки Одесского общества истории и древностей. – Т.ХI. 1879. – С. 204-205.

Оригинальный текст:

See images 01, 02

Имя

Паллас Петер Симон

Название книги

Travels through the southern provinces of the russian empire in the years 1793 and 1794.

Дата и место публикации

Pallas, Peter Simon. Travels through the southern provinces of the russian empire in the years 1793 and 1794. Vol. 1. Second edition. London Printed for John Stockdale, Piccadilly, 1812, pp. 478-479.

[Электронный ресурс] // URL: http://babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=uva.x001101930;view=1up;seq=7 (Дата обращения: 11.01.2015).

Оригинальный текст:

See Images 03, 04, 05

Имя

Врангель

Название книги

Воспоминания: от крепостного права до большевиков

Дата и место публикации

Врангель Н.Е. Воспоминания: От крепостного права до большевиков / Вступ. статья, коммент. и подгот. текста Аллы Зейде. – М.: Новое литературное обозрение, 2003. – 512 с.

Врангель Н.Е. Воспоминания: От крепостного права до большевиков // 1868 “Добровольческий корпус» [Электронный ресурс] // URL: http://www.dk1868.ru/history/VRANG4.htm (Дата обращения: 7.01.2015).

Оригинальный текст:

Ростов-на-Дону

Этот совершенно особый, ничем не напоминающий обыкновенные русские центры город возник и вырос самостоятельно, стихийно, как вырастают города в свободной Америке, но не в чиновниками управляемой России. Создан он был не начальством, не сильным дворянством, не богатым купечеством, не просвещенной интеллигенцией, а мужиком, темным людом, собравшимся со всех концов России5.

В тридцати верстах от устья Дона еще во времена Петра Великого стояло укрепление св. Дмитрия — несколько лачуг, где жила горсть солдат, окруженных валом, — передовой пост против кочующих племен. В конце XVIII столетия вблизи этой крепости выходцы из Армении основали город Нахичевань-на-Дону, которому Екатерина даровала обширные земли, почти автономное самоуправление и разные привилегии. Туда стекались и беглые от помещиков крепостные, и разный беспаспортный сброд, а затем, когда Юг стал оживать, — и мелкие прасолы-торгаши. И так как им жить в Нахичевани армяне не разрешили, то они стали селиться в окрестности города и крепости, и образовался пригород Ростов-на-Дону.

Когда приступили к постройке железной дороги, нахичеванцы не сумели поладить с инженерами, и узловая станция была построена не у Нахичевани, а за Ростовом. И маленький пригород стал расти, а Нахичевань хиреть, и вскоре вся торговля перебралась в Ростов. Когда мы переехали туда в 1879 году, Ростов был уже и по численности населения, и по объему торговли крупным городом, хотя никто не назвал бы его современным городом с точки зрения удобств или красоты. В нем было несколько каменных, наполовину разрушенных построек, выделявшихся среди глиняных хат с соломенными крышами, улицы были немощеными, и даже на главной улице можно было увидеть покрытые соломой крыши. Выходить на темные улицы по вечерам было небезопасно.

Когда спустя два десятилетия я уехал из Ростова, он был после Одессы самым значительным городом Юга России, в каком-то отношении более значительным, чем Петербург и Москва. В городе появились красивые улицы, проведены были водопровод и канализация, проложены трамвайные линии, в Петербурге же между тем все еще ездили на страшных, как из времен Апокалипсиса, лошадях; освещение в городе было электрическим, и вместо гниющих хат с соломенными крышами стояли привлекательные в несколько этажей дворцы. Несмотря на все это, население города в основной своей массе было необразованным, к современному прогрессу не подготовленным и к разного рода новшествам относилось вполне консервативно. Но сами по себе условия жизни и ход событий благоприятствовали быстрому развитию, потому что никто ненужной и вредной опекой в него не вмешивался.

В Ростове, кстати говоря, не было губернатора. По непонятной причине город был частью Екатеринославской губернии, власти находились где-то далеко, и некому было совать свой нос куда не следует. Только к концу века правительство спохватилось, и Ростов сделали частью области Войска Донского, атаман которого жил в Новочеркасске6. К счастью, это произошло довольно поздно. Город уже начал преуспевать, и никакого ощутимого вреда опека ему причинить не могла.

История развития Ростова особенно интересна в настоящее время, когда, снедаемые тревогой, мы задаем себе вопрос, каким образом сможет опять возродиться мертвая Россия. Класс образованных людей практически полностью уничтожен, без него же, судя по прошлому, творческие силы раскрепостить невозможно. Бывшая до недавнего времени пассивно-спокойной беднота совершенно одичала — ожидать от нее многого не приходится. Единственная надежда — это крестьянин, упрямый, практичный, наполовину дикарь, но, будем надеяться, сильный. Может быть, судьба позволит ему создать Великую Россию, так же как он создал процветавший город Ростов?

Ростовские власти

По своим традициям и обычаям Ростов во всех отношениях был городом весьма оригинальным. Несмотря на свое демократическое происхождение, в нем образовался привилегированный класс, состоящий из богатых людей, которые еще совсем недавно были обыкновенными голодранцами, зато теперь на простых смертных взирали с высоты своего величия. Город находился в рабстве у этих кулаков, вожжи правления они не отпускали. Надо сказать, что в этом они оказались и мудры и практичны. Осознав, что им самим управлять городом не под силу, они пригласили на должности городского головы, присяжных и судей людей образованных, которые и осуществляли их политику, выполняли их желания, ни о чем сами не думая и нужд населения в расчет не принимая. Как и везде, где власть принадлежит народу, стоящие у власти в Ростове представляли власть немногих.

Главой города в то время был А.М. Байков7, человек на Юге знаменитый, замечательно умный и делец, в худшем значении этого слова. Уже в 1860-е годы он сумел сделать для города много хорошего, хотя он свое официальное положение и использовал довольно щедро для собственной выгоды. Его обвинили в злоупотреблениях и с должности сместили, но затем простили и избрали главой города опять. Байков занимал должности не только главы города, но еще и председателя съезда мировых судей, председателя Коммерческого съезда и директора Кредитного общества. Другими словами, все руководители города были высижены одной наседкой и все были похожи на нее во всех отношениях. Члены городской думы были стадом овец, выбираемых по приказу отцов города и выполнявших все их желания.

В качестве представителя самого большого предпринимательского дела в Южной России я вынужден был постоянно иметь дело с властями города, и, поскольку совсем не считаться со мной они не могли, у нас установились вполне гармоничные отношения. Тем не менее, пока Байков был жив, я не стал членом городской думы и даже не был выбран почетным мировым судьей, хотя кандидатуру свою на эти должности выставлял. Сочувствующих мне было немало, но избрания моего отцы города не желали, и так оно и оставалось до поры до времени.

Отношения с законом у отцов города были разработаны до мельчайших тонкостей. Когда Байков опять занял должность городского головы, он пожелал стать во главе комитета донских гирл. Комитет должен был разработать меры по углублению устья Дона. Бюджет его исчислялся сотнями тысяч, поступавшими в казну города из денег, которые ежегодно платили проходящие через Ростов торговые суда. Деньги расходовались комитетом почти бесконтрольно, и должность привлекала не одного Байкова. Судьба попыталась было сыграть с вновь избранным городским головой Байковым злую шутку. Дело заключалось в следующем. Судовладельцы председателем Гирлового комитета сроком на три года выбрали некоего Ван дер Юхта, честного и независимого человека, который не пожелал, несмотря на оказываемое на него давление, уйти с должности председателя добровольно. Ничем не смущающийся Банков решил устроить новые выборы. На выборном собрании я проголосовал против нелегально организованных выборов, попросил мое несогласие занести в протокол и также попросил выдать мне копию протокола, сказав, что намерен эти незаконные выборы обжаловать. После довольно бурного обмена разными словами Байков сдался, пообещал приготовить для меня копию протокола и даже предложил, чтобы я зашел забрать ее на следующий день. Когда на следующий день в назначенное время я приехал в контору Байкова, то был встречен им самим и с совершенно изысканной любезностью. Городской голова предложил мне чаю и сигару и, как бы между прочим, спросил, почему он не имел удовольствия видеть меня накануне на выборном собрании.

— Вы не могли забыть, что я не только присутствовал, но и голосовал против незаконных выборов. Вы хотите меня уверить, что вы не помните, что обещали мне дать сегодня копию протокола?

Байков смотрел не меня с искренним удивлением.

— Как странно! Я? Неужели я мог забыть, — проговорил он, словно что-то вспоминая. — Господин секретарь, пожалуйста, дайте мне протокол вчерашнего заседания.

Выяснилось, что на заседании я, согласно протоколу, не присутствовал.

Я говорил со всеми членами совета, принимавшими участие в этом собрании, но это ни к чему не привело. Некоторые из них сказали, что совершенно не помнили, был ли я там. Другие помнят, что я был, и хотя сами переизбранию не сочувствовали, но свидетелями быть отказались, потому что не хотели и, наверно, боялись портить отношения с Байковым. Доказать факт мошенничества оказалось невозможным.

Будущий министр

Предводитель дворянства Аполлон Константинович Кривошеий и по масштабу своей деятельности, и по мудрости уступал Байкову, но вполне соответствовал ему по бесцеремонности, с которой добивался нужного ему. Рассказываю об этом господине немного подробнее, потому что он при Николае II стал министром путей сообщения (первый, если не ошибаюсь, министр из плеяды министров-проходимцев последних царствований)8.

Чтобы иметь право быть избранным почетным мировым судьей, нужно было обладать образовательным цензом или быть избранным единогласно. И вот один из местных тузов, не имея никакого ценза, пожелал попасть в почетные судьи, и городской голова Байков, и Кривошеин начали орудовать и заручились обещанием всех выборщиков положить направо.

Председатель собрания Кривошеий после выборов приступил к подсчету голосов: открыл левый ящик, опустил туда руку, пошарил, заявил, что ящик пустой, в доказательство вынул его и опрокинул.

— Так как черных шаров нет, полагаю излишним считать белые.

— Конечно, конечно, — раздалось в зале.

— Избран единогласно, — заявил председатель.

Но, о ужас. Поднялся один доктор и заявил, что единогласного избирания быть не может, так как он, вопреки вынужденному обещанию, положил не направо, а налево, и просит его заявление проверить, пересчитав белые шары.

Но это оказалось невозможным. Ящики председатель уже приказал убрать.

А вот другая история про Кривошеина. Однажды Кривошеин, у которого было несколько паровых судов, просил меня разрешить нашему механику-англичанину осмотреть котел одного из его пароходов. Я разрешил. Вечером англичанин мне передал, что он поручение исполнил, нашел котел совершенно негодным к плаванию, но ввиду “странной фантазии владельца”, который просил, чтобы труба только могла дымить, “поставил латку”. “И хотя пар и теперь развести нельзя, но если в топку бросить тряпки, смоченные керосином, дым валить из трубы будет на славу”, — прибавил он.

Как я узнал, Кривошеий свои пароходы продал или отдал в аренду казне, и в Ростов прибыла комиссия, чтобы их от него принять. С утра осмотрели один, другой, сделали пробный рейс. Во время рейса обильно выпили и вернулись уже к вечеру. “Надежду”, так звали никуда не годную паровую баржу, не осмотрели. По дыму, идущему из трубы, и так было ясно, что пароход под парами. “Странная фанта- зия” владельца, как выражался англичанин, была не столь наивной, как ему казалось.

Много лет спустя, когда Кривошеий был уже министром путей сообщения, Витте приобрел для казны Варшавско-Николаевскую дорогу. Бывшие члены Совета Министерства путей сообщения и инспекционной комиссии получили право на пожизненный бесплатный проезд по российским железным дорогам. Я занимал свой пост уже двенадцать лет, но не непрерывно, а с перерывом в один год, и потому возник вопрос, что делать в этом случае; чтобы это выяснить, я отправился к министру.

Кривошеий принял меня так, как будто я был его ближайшим другом, но в просьбе отказал.

— Мне ужасно жаль, но поделать ничего не могу. Закон для меня свят.

— Прекрасно вас понимаю, — сказал я, и мы заговорили на другие темы, незаметно перейдя к воспоминаниям о Ростове.

— А какова судьба ваших пароходов, Аполлон Константинович? — спросил я.

— Я их давно продал.

— И “Надежду” тоже?

— Почему вы именно о ней вспомнили?

— Да так, вспомнил, как чудак Джонсон научил вас тряпками разводить пары — странная идея.

— Не помню, — сухо сказал министр. — Все это так давно было. — И посмотрел на часы. Аудиенция была окончена. С тех пор я его больше не видел. Вскоре ему пришлось оставить свой пост, и его увольнение сопровождалось скандалом.

Бывали случаи, когда сомнительная деятельность ростовских фокусников столь благополучно не заканчивалась и вызывала сомнения даже у закоренелых нарушителей хороших манер. На торжественном обеде по случаю открытия Владикавказской железной дороги городской глава Байков произнес тост, держа в руках бокал с вином.

— На том месте, где сейчас находится железная дорога, — сказал он, — еще недавно было глубокое болото, и там, где мы сейчас празднуем открытие дороги, стоял столб с надписью: “Опасное болото”, но сейчас... — Он сделал многозначительную риторическую паузу...

— Но сейчас, — продолжил один из уже изрядно выпивших гостей, — вместо болота — железная дорога, вместо столба — председатель, и хотя ничего и не написано, каждый может прочитать: “Осторожно, опасность!”. […]

Русское общество пароходства и торговли

Первые десять лет моей жизни в Ростове-на-Дону работа в компании занимала все мое время. Каждый день появлялись новые заботы и возникали новые, требовавшие постоянного внимания и участия проблемы. С председателем Русского общества пароходства и торговли, адмиралом Николаем Матвеевичем Чихачевым, мы сработались, и надо сказать, что работа с ним была удовольствием. В нем не было ничего от бюрократа; он был живым и энергичным человеком, умным, инициативным и с хорошей русской смекалкой. Самое же главное, работал он не потому, что от этого могла получиться какая-нибудь польза для него лично, а просто потому, что любил работу как таковую и себя в ней видел не дельцом, а человеком общественным. На свою работу он смотрел как на важное для России дело.

Значение РОПИТа для развития Юга России было огромно. Казалось иногда, что весь торговый мир России сговорился оказать поддержку Обществу, и действительно, многие занимавшиеся производством и экспортом предприятия своим возникновением и развитием были обязаны РОПИТу. К сожалению, Чихачев довольно скоро ушел со своего поста и из Общества, которому он отдал так много сил и труда, и его назначили морским министром. Насколько он был полезен на этом посту, судить не берусь. В морских кругах на его министерскую деятельность смотрели косо, но что касается РОПИТа, то его уход был для этой организации большой потерей16. При его преемнике компания превратилась в посредственную организацию и постепенно потеряла свое значение. В РОПИТе я работал после ухода Чихачева еще лет десять, но ощущение спонтанности и радости из моей деятельности исчезло, моя работа превратилась всего лишь в механическое выполнение требуемого. Воображения она больше не затрагивала, но существование обеспечивала. Свободного времени у меня стало гораздо больше, и помимо работы в РОПИТе я стал интересоваться, а затем заниматься другими независимыми предприятиями, дела которых часто приводили меня в Петербург. Это позволило мне сохранить связь с городом и некоторыми живущими там предпринимателями.

[…]

В городском совете

Вскоре после смерти Байкова меня и других независимых людей выбрали в городской совет, в котором, как это принято говорить, повеяло свежим ветром. Вдруг все стало меняться. Городские дела больше не решались единогласным голосованием — голосование стало живым и шумным процессом, в котором появились голоса оппозиции. Оппозиция, как правило, ничего по существу изменить не могла, но тем не менее обсуждаемый вопрос вызывал к жизни противоположные мнения, жители города перестали принимать все на веру, выслушивали несогласных и спорили. Мнение оппозиции регистрировали в протоколах заседания. Население Ростова начало обращать внимание на то, что происходит в городской думе, и вскоре на ее заседаниях стало людно. Проводить втихую не выдерживающие яркого дневного света дела становилось все труднее. Прошло еще немного времени, и нашу сторону приняли многие жители города и некоторые газеты, выходившие в Ростове, а затем к нам присоединились и некоторые независимые члены городской думы. Постепенно с новым направлением стали считаться. Чтобы показать, что с нами считаются, нас стали выбирать в различные комитеты, и я таким образом оказался во главе инспекционной комиссии24. Комиссия эта раньше имела номинальное значение, деятельность ее исчерпывалась отчетом, на котором стояла резолюция: “Нарушений не имеется”. На этот раз в конце года обширный и подробный отчет о работе разных отделов городского управления был разослан всем членам думы. Странно было, когда некоторые члены думы писали о нарушениях, которые допустили при исполнении своих обязанностей. Наша комиссия должна была проверить справедливость их саморазоблачений. В результате проверки разразился большой скандал. В конце концов городская дума с небольшим перевесом голосов утвердила финансовый отчет городского управления. При последующих выборах некоторые прежние лидеры остались за бортом, на их место избрали немало молодых образованных людей, чего раньше и представить было невозможно.

Но мы рано праздновали победу. Город перестал быть дойной коровой для местных кулаков, теперь он стал дойной коровой для нового городского совета. Новые молодые люди с университетским образованием оказались такими же детьми тьмы, какими были необразованные, только более остроумными. Произошло то же самое, что потом повторилось во время “великой русской революции”: одно зло было уничтожено и немедленно заменено другим.

К счастью, наши “общественные силы” отнюдь не готовы рисковать собственным благополучием, как доказали последующие события. Когда они почувствовали, что за их действиями следят, они начали сдерживать свои аппетиты и дела пошли лучше, чем можно было ожидать. Крали столько, сколько было возможно, но работа делалась, другими словами, многое стало изменяться к лучшему.

В конце 1880-х верховная власть объявила Ростов-на-Дону вместе со всей Россией политически неблагонадежным, и чтобы сделать надзор более эффективным, Ростов-на-Дону был переведен из Екатеринославской губернии под власть атамана Войска Донского, жившего в Новочеркасске. На посту атамана вот уже много лет находился князь Николай Иванович Святополк-Мирский, брат достойного Дмитрия Ивановича25. Территориальная близость новой власти городу, который развивался таким непривычно быстрым для России темпом, была невыгодна. Российские власти во все времена, а при Александре III особенно, вмешивались во все дела и, что было еще хуже, тормозили все, что могли. Прежде чем обрести силу закона, решения городской думы должны были утверждаться атаманом — в Новочеркасске же никто никуда не торопился. Но были нередко такие дела, которые ждать не могли. В прошлом обычными “добровольными” средствами можно было склонить на свою сторону расположение чиновников в канцелярии. Теперь задача стала сложнее — необходимо было завоевать расположение самого атамана. И тут городскому голове пришла идея предложить думе выделить средства на приобретение столового серебряного набора, чтобы преподнести его князю по случаю серебряной годовщины его свадьбы.

Я об этом узнал и понял, что, если дело будет обсуждаться на публичном собрании, скандала не избежать. И я предпринял попытку убедить городского голову, что от этой затеи надо отказаться. Он пообещал, но спустя некоторое время вопрос о средствах для подарка был еще раз включен в повестку дня в думе. В предчувствии скандала на собрание пришел весь город. Я попросил слова и сказал, что затеваемая акция может поставить атамана, чей благородный характер всем известен, в неприятное положение. По положению своему атаман утвердить такое решение не может, это было бы нарушением опубликованного ранее указа, согласно которому занимающие руководящие должности права брать подарки не имеют. Если решение утверждено не будет, это станет оскорблением городу. Поэтому я и прошу городского голову свое предложение не ставить на голосование. Голова остался непреклонен, и дума проголосовала за то, чтобы выделить средства на подарок атаману. Я, разумеется, от своего мнения не отказался и представил письменное возражение с объяснениями всех причин его, которое и было препровождено, как уведомил меня секретарь, князю.

Через несколько дней начальник штаба атамана нанес мне визит. Генерал Мартынов, который входил в окружение Его Высокопревосходительства, мой приятель, пытался всеми способами убедить меня отказаться от моего заявления. Когда я не согласился, он начал от имени Мирского убеждать меня хотя бы войти в состав комиссии, которая должна будет вручать подарок от города.

— Я войду тогда просто в состав дураков, — сказал я. — С одной стороны, я против самой акции, а с другой стороны — буду представлять то, против чего возражаю.

На том мы и расстались. Мирский, разумеется, мои возражения проигнорировал, свое решение готовящийся ему подарок принять подтвердил, заметив, правда, при этом, что дар от города примет не он, а княгиня. Все закончилось хорошо, один я чуть не кончил плохо. […]

Несколько слов о погромах

Насколько я помню, погромы начались при Александре III, но только при Николае II они сделались неотложной принадлежностью русской цивилизации. Разносторонним версиям либеральной печати, что погромы создаются самой администрацией, я не верил и не верю, невзирая даже на постыдное дело Бейлиса30. Погромы имели место потому, что власть, несмотря на ее суровость, изо дня в день становилась беспомощнее, уже страдала зачатками паралича и не была в силах сдерживать природные грабительские инстинкты толпы. Грабить помещиков и буржуев еще не дерзали и начали с евреев, потому что они были слабые и беззащитные. Впоследствии, видя, что это безнаказанно сходит с рук, перешли и к достижениям великой русской революции, к повальному грабежу и смертоубийству.

Ненависть к евреям, о которой толкуют наши квасные патриоты, не была причиной еврейских погромов, а только служила предлогом. Не народ ненавидит евреев, а только полукультурные псевдопатриоты. Народ евреев не ненавидел, а только презирал, как он презирал вообще всех, кто не он, — “армяшек”, “немчуру”, “французиков”, “полячка”, “грекосов”, может быть, немного больше, чем других, в силу, повторяю, их забитости. Теперь дело другое. После той роли, которую евреи играли в революции, причины возможных погромов в будущем будут другими и последствия будут более ужасными31.

Не помню, именно в каком году на погромы пошла особенная полоса. Имели они место повсюду, и даже в таких городишках, в которых евреев почти не было. Конечно, ожидали погромов и в Ростове-на-Дону. Чтобы спасти свою собственность, евреи отправили ее “в плавание”. Собственность совершала вояжи между каким-то удаленным портом и Ростовом и совершила их немало. Наша компания бесплатно дала бедным евреям нуждавшиеся в починке пароходы, их нагрузили всяким скарбом, и мы отвели их на середину реки, оставив на время там, в ожидании, пока погром не пройдет. Но проходили недели и недели, а погромов все нет.

— Даже ждать надоело, — сказал мне старый еврей. — Хоть бы Бог скорей этот погром послал — по крайней мере, кончено будет.

Наконец успокоились. Прибывших из Новочеркасска для подавления ожидаемых беспорядков казаков отправили обратно. Евреи разобрали имущество по домам и снова начали спокойно торговать на базарах. Но какому-то покупателю не приглянулась купленная селедка, и он швырнул ее обратно еврейке-торговке. Та подняла гвалт, будто ее режут. Мужик начал ругаться, товарки еврейки визжать, зрители вмешались, мальчишки помчались во все стороны, вопя “наши бьют евреев”, народ сбежался — и погром был готов32.

Как водится в таких случаях, сперва разрезали и растерзали бывшие в лавках перины и пуховики, и пух, как хлопья снега, стал носиться в воздухе и покрывать землю. Потом толпа с гиком начала разрушать дощатые лавчонки, уничтожать их содержимое. А потом, войдя во вкус, — уже не уничтожать, а форменным образом грабить лавки и магазины — и не только евреев, но попутно и своих, русских. Разница состояла лишь в том, что в еврейских лавках били и стекла, а в русских они кое-где уцелели. Спустя несколько часов подоспели и жители соседних сел, уже с повозками, и добро начали уносить не на руках, а увозить возами. В близлежащих улицах образовалось нечто вроде биржи. Степенные на вид граждане покупали по дешевым ценам у грабителей стянутые вещи. Дамы — кусками кружево и материи, кавалеры — часы, ценные вещи, мещане — предметы домашнего обихода, народ — сапоги и пиджаки. Перешучивались, хвастали покупками, смеялись. Было весело и оживленно, как на заправской ярмарке. И все были довольны — и покупатели, и продавцы.

Ночью начали громить кабаки и непотребные дома, а утром вернулись казаки. Разъезды в несколько человек двигались по улицам и, чуть что, нагайками потчевали “босовиков и шантрапу”, как тогда называли господ коммунистов. Действовали казаки с поразительным мастерством. Вот мимо моих окон шествует живописная группа вчерашних деятелей. На всех вместо штанов драные подштанники, но на голове шляпы с иголочки, на спине пиджак и сюртук прямо от портного, на ногах лаковые французские сапожки. После ночной даровой выпивки походка не из особенно твердых. Особенно один великолепен. Этот не в фетровой шляпе, а в лоснящемся цилиндре, не в пиджаке, а во фраке — но босиком. Из-за угла заворачивают казаки верхом — и раз, два, в воздухе мелькнула нагайка — и джентльмен в цилиндре уже без оного, и его фрак на спине тоже открыт, как на груди, вернее на нем уже не один, а два фрака, но с одним рукавом и одной фалдой каждый. Погром был окончен.

Когда я читал о нем в петербургских газетах, а позже в иностранной печати, особенно в английских газетах, я содрогался. В Ростове, оказывается, происходили неописуемые ужасы, были сотни, если не тысячи убитых и истерзанных евреев. Как быть может, вы заметили, я далеко не юдофоб, но должен сознаться, что мои благородные друзья из Иерусалима и Бердичева кричать “гвалт” великие мастера, и когда одного из них хоть пальчиком ткнешь, все остальные так завопят, что можно подумать, что у всех сдирают кожу. Погромы — ужасное зло, возмутительное явление. Но не знаю, как в других местах, а в Ростове погром был столько же еврейский, как и общероссийский. Это просто была маленькая репетиция будущей великой русской революции. Только тогда грабили под флагом ненависти к евреям — “бей жидов”, а в “великой и бескровной” под флагом свободы: “Долой буржуев, да здравствует пролетариат” и “Грабь награбленное”. Слова, оружие суть — те же. […]

Летние развлечения

В общем и целом жизнь в Ростове, несмотря на некоторые трудности, главной из которых было отсутствие культурных людей, была вполне хорошей. Летом там было невыносимо жарко. Но от жары страдал в основном я один, так как семья на лето переезжала на дачу, которая находилась в двух часах езды от Ростова на реке Качальник. Я отправлялся туда на субботу и воскресенье. Мы купались в речке, ловили рыбу и однажды поймали громадного краба, который и жил только в этой реке. Иногда мы ездили на охоту и тогда проводили ночь под открытым небом.

С крестьянами-хохлами мы жили ладно. Они приходили ко мне за советом, поручали мне как почетному мировому судье решать третейским судом их тяжбы; к жене обращались за медицинской помощью, предпочитая, как все русские простолюдины, лечиться у “барыни”, чем у заправских докторов.

В день именин жены и детей устраивались театральные представления, на которых мальчики и их товарищи из города были актерами. Праздник обыкновенно заканчивался угощением деревни и фейерверком.

 

Имя

Владыкин Михаил Николаевич

Название книги

Путеводитель и собеседник в путешествии по Кавказу. В 2 частях

Дата и место публикации

Владыкин М. Путеводитель и собеседник в путешествии по Кавказу. В 2 частях. – Издание 2-е, дополненное и исправленное. – Часть 1. – М.: типография И.И.Родзевича, 1885.

Страницы, посвященные описанию города-порта: С. 79-80.

Оригинальный текст:

See image 06


назад